Восточный вал - Страница 55

Спустив ноги на пол и растирая руками лицо, фюрер с минуту согбенно сидел в позе человека, приходящего в себя после ночного запоя.

— Думает ли теперь кто-либо в рейхе о сооружении вала, который способен окончательно остановить русские орды?

— Никто, мой фюрер.

— Почему? — с трудом поднял Гитлер слишком тяжелую для его тщедушного тела голову. — Почему так происходит, Борман?

— Опасаются, как бы это не было истолковано в духе пораженческих настроений, — мстительно напомнил ему рейхслейтер определение, которым клеймил когда-то Гитлер в ставке под Винницей его самого. — Возможное обвинение в пораженчестве и предательстве — вот что постоянно сковывает всякого, кто действительно пытается думать о завтрашнем тяжком дне нашей обороны и политики.

— Значит, они все-таки боятся меня, — без особой радости констатировал фюрер.

— Но это тот случай, когда они должны не бояться, а верить.

— Где карта? — решительно поднялся, почти подхватился Гитлер, осматривая стены и стоявший рядом стол. — Где здесь, черт возьми, карта?!

— Карту, — тотчас же толкнул дверь Борман. — Фюреру — карту Восточного фронта!

— Она в кабинете! Рядом с комнатой отдыха, — отозвался адъютант фюрера Шауб. — Однако передвижение войск противника в результате последних наступлений на нее еще не нанесено.

— А передвижение германских войск в результате последних наступлений вы на эту карту уже вообще не наносите?! — патетически воскликнул Борман.

— Не в ту сторону они передвигаются, господин рейхслейтер, — вызывающе объяснил адъютант фюрера.

— А русские, по-вашему, передвигаются в «ту» сторону?

— За русскими мы едва поспеваем даже по той, главной, карте, — простодушно объяснил Шауб.

И впервые Борман позавидовал ему. Пребывая в ипостаси личного адъютанта фюрера, обергруппенфюрер, пройдя через компромат, касающийся его сексуальных оргий, и через прочие доносы многочисленных недругов, сумел отвоевать для себя бесценное право: оставаться беспредельно простодушным, доходя при этом до немыслимой для своего положения откровенности.

— Господин бригаденфюрер, — в ту же минуту доложил начальнику личной охраны один из эсэсовских офицеров, оставшихся наверху, у входа. — Прибыл рейхсмаршал Геринг.

— Где он?! — встрепенулся Борман. Вот уж с кем бы ему не хотелось встречаться сейчас в кабинете фюрера, так это с рейхсмаршалом.

— Уже в рейхсканцелярии.

Это сообщение застало Гитлера в проеме двери кабинета. Он оглянулся и, немного помедлив, приказал Раттенхуберу:

— Сюда его. А еще — пригласите ко мне Гиммлера и Шелленберга. Нет, лучше Скорцени, если только он в Берлине. И принесите карту, находящуюся в рейхсканцелярии.

30

— Господин гауптштурмфюрер, он уже доставлен сюда.

— Кто? — удивленно уставился барон фон Штубер на фельдфебеля.

— Ну, он, пленный этот.

Штубер сидел за небольшим письменным столом, в уютной угловой комнате на втором этаже особняка, в который только недавно перебазировался из крепости его отряд «рыцарей рейха», и чувствовал себя при этом довольно неуютно.

После комнатки-кельи в башне крепости, после всего того грубого неуюта средневековой цитадели, к которому он успел приучить себя, находясь в крепости с ранней весны до декабрьских Морозов, этот кабинет, как и весь небольшой двухэтажный особняк, вызывал в нем чувство неуверенности и собственной ненужности. Словно его, профессионального военного, вдруг усадили за бухгалтерские книги, всучив вместо армейской карты и пистолета конторские счеты.

— Так кого все-таки доставили, мой фельдфебель? — с ленивой усталостью переспросил Штубер, изображая улыбку на располневшем, с печатью тылового безделия, лице.

— Ну, того, бывшего пленного, схваченного на кладбище, — объяснил Зебольд, но, еще раз встретившись с непонимающим взглядом гауптштурмфюрера, пробормотал: — Извините, я считал, что вам уже сообщили по телефону. Речь идет о пленном, который когда-то соорудил виселицу возле лагеря в Сауличах. К сожалению, забыл его фамилию.

— Хотите сказать, что речь идет о скульпторе Гордаше, Отшельнике?! Его что, схватили?! Где и как это произошло?

— Детали позвольте упустить, скажу лишь, что он поджег виселицу и…

— Поджег виселицу, которую сам же и построил?! — удивился Штубер. — И ведь соорудил он ее мастерски, великолепный, оказывается, плотник.

Теперь уже Зебольд удивленно посмотрел на Штубера. Даже его, давно привыкшего к неординарным причудам гауптштурмфюрера, это замечание заставило запнуться. Он не понимал: шутит Штубер или же поступок Отшельника действительно поражает его.

— Этот вояка поджег виселицу и потом огнем из пулемета не подпускал к ней солдат охранного батальона лагеря. Схватить его удалось уже на кладбище, когда он расстрелял все патроны.

— Не оставив одного для себя? Непростительная оплошность. Впрочем, хорошие мастера всегда оказываются плохими солдатами. Его допросили? Он сказал, где базируются партизаны, кто командир?

— Сейчас Лансберг, по кличке «Магистр», допрашивает его. В подвале. У Магистра он заговорит.

— Тогда еще несколько минут подождем. Свяжитесь с канцелярией лагеря и попросите от моего имени, чтобы они подыскали среди пленных троих плотников. А Магистру скажите, чтобы допрашивал Отшельника вежливо, насколько это, конечно, возможно. Во всяком случае, руки скульптора нам еще понадобятся. Через час, независимо от того, заговорит Отшельник или же будет молчать, везите его в Сауличи. К четырнадцати ноль-ноль я буду там.