— К нему будут приставлены надежные люди, — заверил его обер-диверсант. — Я возьму это на себя. Но мы сразу же должны уяснить: свита Зомбарта обязана «играть короля» по всем канонам режиссерского искусства. То есть вести себя так, словно все они имеют дело с настоящим фюрером.
— Намекаете на то, что мы должны будем подняться и приветствовать его «Хайль, мой фюрер!»?!
— Что, несомненно, помогло бы Зомбарту войти в образ, — невозмутимо подтвердил Скорцени, наблюдая, как Кальтенбруннер, всегда остававшийся крайне неравнодушным к Спиртному, напористо завладевает бутылкой вина.
— Идите вы к дьяволу, Скорцени, — благодушно проворчал Гиммлер, стараясь не замечать пристрастия шефа РСХА.
— И знайте, что я присоединяюсь к этому пожеланию, — добавил Кальтенбруннер.
— В таком случае мне придется сделать это за вас. Помня, что сам господин Шикльгрубер признал в нем «своего фюрера» совершенно безоговорочно.
Гиммлер и Кальтенбруннер удивленно переглянулись. Рейхсфюрер СС повертел головой и многозначительно промолчал, в то время как Кальтенбруннер застыл с бокалом у рта, словно ждал разрешения или вдруг усомнился: стоит ли его вообще осушать.
Неизвестно, сколько времени продолжалась бы эта немая сцена, если бы в проеме двери не возник штандартенфюрер СС Брандт.
— Господа, — проговорил он в явном замешательстве, — прибыл фюрер.
— Что?! — в один голос переспросили Гиммлер и Кальтенбруннер.
— Позвольте доложить, господин рейхсфюрер СС: в замок прибыл Адольф Гитлер.
— Он не мог прибыть сюда, — неуверенно произнес Гиммлер.
— Вообще-то, фюрер может позволить себе что угодно, — неуверенно поправил шефа Кальтенбруннер.
— Вы что-то путаете, Брандт, — еще неувереннее молвил Скорцени.
— Так все-таки прибыл сам фюрер или же под дверью суетится его «имперская тень» — Зомбарт? — поддержал его начальник Главного управления имперской безопасности.
— Речь идет о фюрере, а не о его двойнике, господа, — как можно тверже заверил их адъютант. — Можете убедиться в этом, господин Скорцени.
— В таком случае, — тотчас поспешил присоединиться к его мнению обер-диверсант рейха, — мы должны принять к сведению, что в замок прибыл сам фюрер.
— Черт знает, что происходит в этом замке призраков! — сипло проворчал Кальтенбруннер.
— …и двойников, господа, — уточнил Скорцени, — и двойников.
— И что, Гитлер действительно беседовал с Зомбартом так, словно бы видел перед собой… фюрера? — успел спросить Кальтенбруннер, прежде чем Брандт исчез и в комнате появился двойник Гитлера.
— Как с собственной тенью, — заверил его Скорцени.
— Мне говорили, что появление этого двойника всегда настораживает фюрера.
Ни Гиммлер, ни, тем более, Скорцени не стали уточнять, от кого Кальтенбруннер услышал это. Обоим было ясно, что поведать нечто подобное начальнику Главного управления имперской безопасности мог только Борман. При всей сложности отношений, установившихся между заместителем фюрера по партии и шефом безопасности СС, время от времени Борман все же снисходил до того, что делился с Кальтенбруннером своими страхами и предположениями, как, впрочем, и наблюдениями — тоже. Он словно бы готовил почву для того, чтобы в нужное время объявить о своем праве избавляться не только от двойников фюрера, но и от самого оригинала.
— По-моему, оно больше настораживает кое-кого из окружения фюрера, дьявол меня расстреляй, — деликатно возразил Скорцени. — Там появились люди, которые опасаются уже не столько фюрера, сколько его «имперской тени». Теперь они уже легко определяют, как в той или иной ситуации способен повести себя фюрер, и знают, как на него следует воздействовать. А вот как, придя к власти, поведет себя Имперская Тень, и кому он в реальности будет подчинен — этого они не знают.
— Считаете, что все может зайти настолько далеко? — удрученно пробормотал Гиммлер, который чувствовал себя так, словно оказался во главе группы заговорщиков.
— Достаточно вспомнить, насколько близко мы находились к такому решению во время организации нашими врагами покушения на фюрера. Когда Штауффенберг и Бек готовили свой июльский заговор против фюрера, больше всего они опасались, как бы вместо погибшего вождя не восстал из пепла его двойник. И сейчас мы сможем понять, почему разрушители рейха так опасались этого. Будьте добры, штандартенфюрер Брандт, пригласите сюда Имперскую Тень…
Зомбарт вошел не спеша, той особой, полустроевой-полушаркающей походкой, которую трудно было скопировать, но которая сразу же бросалась в глаза и запоминалась — то есть походкой Гитлера.
Сидя в кресле, за высоким — в венецианском стиле, с витыми ножками — столом, Скорцени краем глаза наблюдал за Гиммлером и Кальтенбруннером. Если рейхсфюрер еще нашел в себе силу воли подавить удивление и инстинктивное желание тотчас же подхватиться, то обергруппенфюрер все же подался вперед, и даже приподнялся, одновременно отодвигая подальше от себя, туда, к камину, бутылку вина. И, лишь встретившись взглядом со Скорцени и как бы спросив его: «Так все же: это фюрер или его двойник?», Кальтенбруннер замялся, нервно прочистил охрипшее горло и вновь опустился в кресло.
— Прекрасно выглядите, господин Зомбарт, — заговорил Гиммлер, явно пытаясь взять инициативу в свои руки. Очевидно, опасался, как бы на присутствующих не начал воздействовать магнетизм внешности фюрера.
Зомбарт молча кивнул и уселся в кресло по ту сторону стола. Теперь все выглядело так, как если бы они, все трое, действительно оказались в кабинете фюрера, в одной из его ставок. Несколько минут Гиммлер и Кальтенбруннер придирчиво, и в то же время с некоторой опаской, рассматривали Имперскую Тень.